Прыжок в неизвестное [Свобода] - Лео Перуц

— Душа моя! Счастливчик! Ты опять выиграл. Двести семьдесят крон! — крикнул Гюбель в уши Дембе.

Адвокат встал. В комнате стихло.

— Пожалуйста. Я всем плачу, — сказал он придушенным голосом и взялся за карман.

— Мне шестьдесят крон, — крикнул военный писарь.

— Мне сорок пять, — закричал деловой посредник.

— Мне сорок пять. Я был бы рад, если бы они были уже в моих руках, — сказал коммивояжер.

— Я всем плачу, — воскликнул доктор Рюбзам и провел рукою по лысине. — Но тогда другой должен перенять банк. Я больше не могу быть буки. Я прогорел окончательно.

Он достал бумажник и принялся расплачиваться.

— Пусть-ка другой держит банк. Денег у меня больше нет. Разве что кто-нибудь из здесь присутствующих будет любезен дать мне взаймы сто крон.

Насмешливый хохот был ответом' на такое предположение.

— Простите, у меня есть залог. Мои часы, — сказал взволнованно доктор Рюбзам, желавший теперь непременно продолжать игру. — Мои часы, смею надеяться…

Он хотел взять в руки часы, но не нашел их на стуле, куда положил.

— Где мои часы? — спросил он, нервно ощупал все свои карманы и отодвинул в сторону стул.

— Господа! Я таких шуток не люблю, — сказал он затем, стараясь скрыть свое беспокойство. — С моими часами прошу не шутить.

Он оглянулся и возбужденно переводил глаза с одного на другого.

— Я повторяю: тут конец всяким шуткам! — крикнул он, не услышав ответа. — Такого рода остроты нетерпимы. Я желаю немедленно получить обратно свои часы.

— У меня их нет, — сказал почтовый чиновник.

— У меня тоже. Я не шучу подобным образом, — заявил журналист.

— Я даже не знал, что у вас есть часы, — воскликнул военный писарь.

— Где они лежали? — спросил Соленая Булка.

— Поищите у себя в карманах, доктор. Вы их туда засунули, должно быть, — посоветовал деловой посредник.

Доктор Рюбзам, совсем пожелтев от испуга, опять вывернул все свои карманы, затем осветил спичкой пространство под столом, но ничего не нашел и отказался от дальнейших поисков.

— Это скандал! — крикнула Сушицкая.

Доктор Рюбзам стал тогда перед дверью и объявил:

— Никто не выйдет из этой комнаты, пока я не получу обратно часов. Любопытно было бы все же увидеть, возможно ли среди бела дня…

— Я не сходил со своего места! — крикнул журналист. — Вы ведь видели, доктор?

Ничего я не видел! — в ярости закричал доктор Рюбзам. — Никто отсюда не выйдет!

Мне надо быть в восемь часов у себя в редакции!

Это меня ничуть не касается. Все останутся здесь, пока не будут найдены часы.

— Не хотите ли вы сказать, что я их украл у вас? — запротестовал служащий сберегательной кассы.

— Господа! Вношу предложение! — воскликнул Гюбель. — Мы ведь все заинтересованы в том, чтобы установить, нет ли среди нас вора. Я предполагаю, чтобы все мы по очереди дали обыскать себя доктору Рюбзаму. Это ни для кого не должно быть оскорбительно, — перекричал он шум спорящих голосов. — Я сам готов положить начало. — Он снял с себя пиджак и вывернул свои карманы. Доктор Рюбзам обыскал его. Не очень тщательно. У него было определенное подозрение: Сушицкая некоторое время стояла за его спиною во время игры.

Всего происходившего в комнате Демба не замечал и не слышал. На игорном столе рассыпано было теперь множество банкнот и серебряных монет, двести семьдесят крон, и они принадлежали ему. Как кошка ходил Демба, крадучись, вокруг стола. Как бы ему устроить так, чтобы деньги попали к нему в руки и в карман? Улучить самый благоприятный миг и ухватить их с быстротою молнии — это, казалось, было так легко, и все же… Демба не решался на это.

Очередь была теперь за служащим сберегательной кассы, и обыск обнаружил в его карманах перочинный ножик, портсигар из Карлсбада, два парижских резиновых изделия и брошюру «Искусство начинать и вести беседу». Затем обыскан был Соленая Булка, кельнер, но у него оказалась только дюжина фотографических карточек кабинетного формата, на которых он сам был изображен под руку с пожилою, взиравшей на него весьма любовно дамою. После этого доктор Рюбзам обратился к Станиславу Дембе.

— Разрешите? — спросил он вежливо.

Демба встрепенулся.

Что вам нужно?

— Это, конечно, только формальность, — сказал доктор Рюбзам. — Я, разумеется, вполне уверен, но…

— Да что же вам нужно? — спросил Демба, раздосадованный, что ему помешали.

Как раз в этот миг ему пришло в голову средство спрятать деньги. Он собирался попросить Гюбеля взять их покамест к себе, а уж потом легко было найти выход.

— Я просил бы вас прежде всего снять накидку, — сказал доктор Рюбзам. — Повторяю, я далек от мысли сколько-нибудь… Но…

Демба вытаращил на него глаза и подумал, что ослышался.

— Что вы толкуете? Что вы сказали о моей накидке?

— Да, я попросил бы ее снять, — доктор Рюбзам становился нетерпелив.

— Ни за что, — сказал Демба.

— Что это значит? — спросил доктор Рюбзам. — Вы не хотите?

— Вздор, — сказал Демба. — Оставьте меня в покое.

— Весьма подозрительно, — воскликнул почтовый чиновник.

— Ага! — вырвалось у госпожи Сушицкой.

— В самом деле, очень странно, — подтвердил коммивояжер.

— Так вот в чем дело! — сказал доктор Рюбзам.

— Демба! — крикнул Гюбель. — Часы у тебя?

— Какие часы? — спросил Демба, оторопев.

— Часы господина доктора.

— Не думаете же вы, что я у вас украл часы? — закричал Демба в отчаянии.

— Нет? — спросил доктор Рюбзам изумленно и не совсем уверенным тоном. — Я думал, может быть, в шутку…

— Но ведь это нелепость! — уверял Демба.

— В таком случае дайте же себя обыскать.

— Нет, — твердо сказал Демба.

— Но послушай, Демба, это ведь только формальность. Не станут же эти господа…

— Нет! — заревел Демба и взглянул с мольбою о помощи на студента-медика.

— Вот как! — произнес доктор Рюбзам. — Вы не желаете? В таком случае я знаю, как поступить.

Он повернулся к Дембе спиною и подошел к столу.

— Я не стану спорить, — сказал он совершенно спокойно. — К чему?

И в один миг сгреб все деньги, лежавшие на столе.

Демба смертельно побледнел, увидев свои деньги в руках у доктора Рюбзама. Ярость отчаяния вдруг нашла на него. Нет! Этого нельзя допустить! Нельзя допустить, чтобы деньги достались этому человеку. Надо броситься на него, высвободить руки, вырвать у него деньги! Цепь должна была порваться! Для железа тоже ведь есть предел упругости, сталь тоже ломается. И с невероятным усилием восстал он против своих оков, мышцы напряглись, жилы вспухли, руки под гнетом необходимости превратились в двух возмутившихся исполинов, цепь завизжала… Сталь выдержала усилие.

— Нужно же мне получить обратно свои часы так или иначе, — сказал доктор Рюбзам и сунул в карман деньги Дембы с не совсем чистой совестью. — Иначе я не могу поступить. Про нужду закон не писан.

Глава XVI

И вот Демба очутился на улице, опозоренный, разбитый, обобранный, обманутый в своей последней надежде.

Шел дождь. Он испытывал страшную жажду, и руки у него болели, особенно запястья и пальцы. Он впал в уныние и чувствовал такую усталость, что теперь уже единственным его желанием было оказаться наконец дома, чтобы, спрятав голову под одеяло, ни о чем не думать и уснуть.

Назло своим скованным рукам и ради денег дерзнул он окунуться в сутолоку дня. И взбесившийся день безжалостно гонял его сквозь свои часы, швырял во все стороны, как беспомощную скорлупу грецкого ореха, и теперь Станислав Демба был утомлен, отказывался от борьбы и хотел спать.

«Если я тебе сегодня вечером не положу денег на стол, можешь ехать с Георгом Вайнером», — сказал он утром. Так теперь обстояло дело. Денег у него не было, и он не хотел больше пытаться их раздобыть.

— Пусть уезжает, — говорил он, шагая, самому себе и пожал плечами. — Я ее не удерживаю. До восьми часов вечера она обязана меня ждать. Не дольше. Fair play[11]. Я сделал, что мог, но не добился успеха. Строгая организация коварных случайностей боролась против меня: трест злостных происшествий. Теперь Соня свободна. Вопрос решен, и я соблюду слово. Fair play.

Чувство удовлетворения охватило Дембу при словах «Fair play», и на ходу он принял осанку члена жокей-клуба, собирающегося с бесстрастным лицом уплатить долг чести на крупную сумму.

— В дальнейшем ходе событий я ведь, по счастью, не заинтересован, — тихо сказал Демба и пошел быстрее вперед. — Совершенно не заинтересован.

Это выражение понравилось ему, и он повторил еще раз: «Сим заявляю о своей незаинтересованности», — причем выражением лица напоминал маститого дипломата, делающего заявление большой важности. Он остановился и посредством легкого поклона довел до сведения какого-то незримого противника, что он в дальнейшем ходе событий совершенно не заинтересован.